Политический обозреватель GQ Андрей Рывкин о своем опыте уличной драки, общении с ОМОН и схожести ОВД с музеями средневековых пыток.

Почти в каждом приличном европейском городе есть свой музей пыток. Приглушённый свет, непонятные устрашающие звуки, грубый металл инструментов боли и смерти, любовно воссозданных ради привлечения туристических денег. По тёмным коридорам снуют американцы и японцы, фотографируются с каким-нибудь девайсом для четвертования или с манекеном, заточенным в шипованный гроб. Гости музея хихикают, кто-то восторгается находчивостью изобретателей эпохи инквизиции, а кто-то просто целуется в наиболее тёмных уголках пыточных комнат. Экскурсия длится от тридцати минут до часа, а выход, как водится, через сувенирную лавку.

В России музеи пыток есть на каждом шагу. Они называются ОВД и работают в русле последнего тренда музейного дела, создавая «эффект погружения» в аутентичную средневековую атмосферу. Попадают туда не по своей воле и подчас далеко не те, кто заслуживает там оказаться. Но жизнь бывает непредсказуемой, и рано или поздно даже законопослушному гражданину приходится взаимодействовать с правоохранительными органами.

На меня недавно напали. Посреди Тверской. Я не поклонник драк: у меня в дипломе написано «преподаватель истории», а работаю я в глянцевом журнале. Поэтому, когда нашу потасовку прервали пятеро бравых омоновцев, я испытал некое облегчение. Ну, думаю, сейчас нас всех примут, оформят и повезут в ОВД: всё-таки драться на улице днём — это же нелегально, да? Я оказался не прав. ОМОНу были показаны документы, удостоверяющие размах личностей нападавших, и ОМОН опешил. Моментально причём. Пятеро бойцов, отброшенные силой корочек, развернулись кругом и отошли, предварительно бросив: «Давайте хоть не на улице, ребята». Их, наверное, можно понять. Окажись «обладатель удостоверения» в автозаке, бойцам пришлось бы писать много объяснительных, а потом, возможно, и уходить «по собственному».

После анестезирующего виски я зашёл в ОВД и оказался будто в другом измерении. Покрытые ДСП-шным шпоном стены, печальные растения в кадках, зарешечённые окна и масса железа мирно соседствуют с плоскими экранами служебных компьютеров и звонками мобильных телефонов. Заявление принимала майор. Когда она услышала о ситуации с ОМОНом, то перестала печатать. Сказала, что если я хочу «попиариться на очернении милиции, то это моё личное дело». Обиделась.

Через неделю я позвонил узнать о статусе дела — в нём было отказано. Полицейский по-свойски, даже с некоторым сочувствием сказал, что нападавшие — «люди известные, да и вас они знают. Так что вопрос вашей потасовки — частный. Хотите, подавайте в суд. А так — бога благодарите, что вы не в больнице, всего какие-то ушибы». Мы тепло попрощались, и на этом полиция моё дело закрыла.

Большинство советов друзей сводилось к тому, чтобы я взял ребят покрепче и отдубасил обидчиков. Это, как я понял, называется «по-мужски». Никто не советовал идти в полицию и вообще работать через систему. В силу закона никто не верит. Зато, если подкараулить кого-нибудь у подъезда и нанести тяжкие телесные, будет нормальное возмездие. Получается, если я не могу доверять полиции, то для решения своих проблем я должен сам стать «по ту сторону закона». А если я не хочу, то что? Глотать обиду? Тем не менее мой случай — это действительно потасовка. Никаких жестких травм. Никаких свидетелей (разумеется, кроме бойцов ОМОНа).

Потрясают случаи, когда нанятые бойцы на глазах у полиции месят протестующих, парней, девушек — без разницы, а потом спокойно уходят от правосудия. Так было недавно на пикете в защиту Pussy Riot, где многочисленные фото и видео показывают, как людей просто избивают. Полиция не вмешивается, явно обозначая сторону, на которой находится. А потом всячески просит не писать заявление и вообще не ввязываться в «это дерьмо». Возникает вопрос:  что делать простому человеку без корочек и протекции, если он действительно ввязался?

Выходит, ты сражаешься не с одной, а с двумя сторонами. Есть те, кто причинил тебе вред. А есть те, кто от лица государства должен тебя защищать. Но они тоже против тебя. И если какого-то молодчика ещё можно чудом наказать, то полицейского, который ему помогал своим бездействием, — нет. Доказать, что и на очередном митинге ты не нарушал закон — тоже как-то не получается.

Во время митинга на Пушкинской я стоял рядом с каким-то милицейским чином. Крупные звёзды на отороченной каракулем куртке, интеллигентные очки. По смеси раздражения и разочарования на его лице было понятно: он не хочет мордобоя. Но данный чин в какой-то момент исчез, а вместо него появилась стена из ОМОНа, которая начала двигаться не в сторону фонтана, а на журналистов. Чудом удалось избежать силового контакта. А если бы он был? Сколько твоё, гадкий журналюга, слово стоит против веских аргументов русского спецназа? Задержался на митинге — получай дубинкой.

Но это митинги, пикеты, противостояние общества и государства — дело мутное и непонятное. Толпу разгоняют всегда: кто-то слезоточивым газом и электрошокерами, а кто-то — мясорубкой с помощью привезённых войск. А что делать в мирное время? Если, скажем, семейная ссора переросла в драку? Получается, частный случай, где надеяться на полицейскую защиту от пьяного мужа не приходится? А если вытащили фотоаппарат из сумки? А если кто-то угрожает расправой? Что вообще делать человеку, у которого нет дубинки и/или желания оказаться на стороне тёмных сил?

Такое впечатление, что полиция — это просто один из кланов, который воюет за свои интересы. Он кого-то блокирует, кого-то вяжет, но свою работу, а именно поддержание правопорядка за наш с вами счёт, почти не делает. При этом те, которые лупят дубинками, не принимают заявления и отворачиваются, когда кого-то бьют, существуют на наши деньги. Это, как говорят в той среде, отягощающий фактор.

Понятно, у людей в форме жизнь не сахар. Существует полиция весьма печально: в прокуренных кабинетах, под постоянным давлением от начальства по выполнению каких-то планов и разнарядок. От такой жизни можно озвереть. Но должна ли сила быть озверевшей? Если мы, простые граждане, следуем букве закона, почему те, кто этот закон охраняет, забивают на него болт? Когда милиция в 2012 году устраивает средневековые пытки (как метод убийства в Казани, что в средневековье называлось «Грушей»), задаёшься вопросами. К примеру, в какой исторический период я живу, если сейчас я сижу в кафе и ем капкейк, а в квартале от меня люди в форме кого-то насилуют бутылкой? Кто здесь лишний: я или они?

Что это за структура, которая создана, чтобы защищать законопослушных граждан, но которая у этих граждан вызывает чувство ужаса? Как с ней бороться? Может, инфильтрацией? Может, стоит по примеру Каца и Кичановой в муниципалке пойти работать в полицию? Это легко представить: образованные горожане наденут форму, заведут твитеры и не будут насиловать граждан бутылкой шампанского. Или образованных горожан не хватит, чтобы заполнить структуру МВД, и всем придётся массово записываться на борьбу Крав-мага, где учат, как бить под забрало, уходить от разгона толпы и правильно выхватывать дубинку из рук полицейских? Но я не хочу становиться герильей.

Наоборот, хочется нормального взаимодействия с полицией. Чтобы преступников сажали в тюрьмы, драки пресекали и девочек с плакатами не били. Неужели это too much для миллиона с лишним сотрудников МВД? У нас есть ядерные технологии, а наши программисты - одни из лучших на планете. Почему тогда вопрос охраны правопорядка лежит в области инквизиции и прочих ужасов, которые годны для хорошего сериала HBO, но никак не для европейского города начала XXI века? И неужели непонятно, что хорошая, профессиональная полиция выгодна всем, от чиновников до гастарбайтеров. А музеи пыток, открытые по всей стране, выгодны только садистам. Неужели так сложно сделать из полиции не средневековый инструмент насилия, а ведомство по защите нормальных людей от ненормальных? Или там уже всё определилось иначе, и нам стоит осваивать тактики уличного боя?

Почему-то я уверен, что в полиции есть вменяемые, честные люди. Просто они там, кажется, в меньшинстве. Понимая ужасы их работы (кроме митингов они ещё ловят полных отморозков и маньяков), хочется проявить сочувствие, но одновременно потребовать нормального, беспристрастного отношения к себе. А ещё хочется, чтобы извращенцев, которые идут на службу ради удовлетворения своих садистских наклонностей, в полиции не было. Это, по-моему, нормальное желание, нет?